Бывает так, что ловишь себя на ощущении, словно день за днём ты не живёшь, но ведёшь подготовку к жизни, бежишь вперёд, пытаясь ухватить горизонт, вообразив, что именно там – счастье жизни… Это похоже на погоню за ускользающей волной – вот она бежит в океан, а ты гонишься за ней и никогда не догонишь. А нужно просто остановиться и встречать эти волны одну за другой, не ожидая новой и не тоскуя по ушедшей. Быть в секунде и быть живым…
«…Вот оно, всё тут, всё как есть!
Точно огромный зрачок исполинского глаза, который тоже только что раскрылся и глядит в изумлении, на него в упор смотрел весь Мир…
И он понял: вот что нежданно пришло к нему, и теперь останется с ним, и уже никогда его не покинет.
Я ЖИВОЙ, — подумал он…
Под Дугласом шептались травы. Он опустил руку и ощутил их пушистые ножны. И где-то далеко, в теннисных туфлях, шевельнул пальцами. В ушах, как в раковинах, вздыхал ветер. Многоцветный мир переливался в зрачках, точно пёстрые картинки в хрустальном шаре. Лесистые холмы были усеяны цветами, будто осколками солнца и огненными клочками неба. По огромному опрокинутому озеру небосвода мелькали птицы, точно камушки, брошенные ловкой рукой. Дуглас шумно дышал сквозь зубы, он словно вдыхал лёд и выдыхал пламя. Тысячи пчел и стрекоз пронизывали воздух, как электрические разряды. Десять тысяч волосков на голове Дугласа выросли на одну миллионную дюйма. В каждом его ухе стучало по сердцу, третье колотилось в горле, а настоящее гулко ухало в груди. Тело жадно дышало миллионами пор.
Я и правда живой, думал Дуглас. Прежде я этого не знал, а может, и знал, да не помню.
Он выкрикнул это про себя раз, другой, десятый! Надо же! Прожил на свете целых двенадцать лет и ничегошеньки не понимал! И вдруг такая находка: дрался с Томом, и вот тебе — тут, под деревом, сверкающие золотые часы, редкостный хронометр с заводом на семьдесят лет!
— Дуг, да что с тобой?
Дуглас издал дикий вопль, сгрёб Тома в охапку, и они вновь покатились по земле.
— Дуг, ты спятил?
— Спятил!
Они катились по склону холма, солнце горело у них в глазах и во рту, точно осколки лимонно-жёлтого стекла; они задыхались, как рыбы, выброшенные из воды, и хохотали до слёз.
— Дуг, ты не рехнулся?
— Нет, нет, нет, нет!
Дуглас зажмурился: в темноте мягко ступали пятнистые леопарды.
— Том! — И тише: — Том… Как по-твоему, все люди знают… знают, что они… живые?
— Ясно, знают! А ты как думал? Леопарды неслышно прошли дальше во тьму, и глаза уже не могли за ними уследить.
— Хорошо бы так, — прошептал Дуглас. — Хорошо бы все знали…»
Рей Бредбери «Вино из одуванчиков»
Все ли знают, что они — живые?.. И что было бы, узнай каждый на сколько времени заряд их внутреннего хронометра, сколько осталось тикать неспокойному сердцу? Десять лет? Двадцать? И стали бы раздумывать люди – обнять или не обнять друга, сказать ли самое главное, глядя в глаза, уплыв в лодке разговора от берегов быта, на глубину, где можно – о любви, о звёздах, о смыслах, о мечте, слабостях и силе… Стали бы сдерживать себя влюблённые – гореть и греть или припрятать пламя «на потом», растянуть в вечности, мудро потратить аванс дарованный небесами, не расплескать… А что делать, если твой заряд недолог? А что делать, если узнал, что живым можно быть всегда, независимо от хода времени?
В повести «Вино из Одуванчиков» у мальчика, стоявшего на пороге детства и взросления, были лёгкие теннисные туфли, в которых он не касался земли. Эти кеды делали его бег летучим, как пух одуванчика. Это было волшебство, которое удерживало его в настоящем моменте, где слышишь биение сердце, пульс всей земли — как растут травы, бегут реки, медленно плывут облака, где-то рождается бабочка, а где-то увядает цветок… И понимаешь, что будущего не существует. Есть только миг, в который происходит всё — вся твоя жизнь и любой поворот её настолько гибок, податлив, мягок, как глина, как стебель, и непредсказуем, как след краски от кисточки на бесконечном холсте. И в этом миге может случиться всё.
«Я живой»… Что это значит? Что значит быть живым? Остановиться в секунде, заглянуть в неё, в себя, обернуться на всё вокруг и увидеть… как бесценен твой вдох и выдох, как много любви вокруг, как искусно соткан этот мир и как важно не упустить себя – в нём… Есть у каждого где-то на полке эти туфли Настоящего Мига, этой трепетной грани Между – вот ты был ребёнком и вот ты взрослеешь, и дело не в том, что меняется тело, но в том, что прожитое – уходит, будущего – нет, а есть драгоценное Сейчас. Так хотел тот мальчик удержать время — не взрослеть, и оттого остановился в настоящем, понял его ценность. И благодаря временности всего он увидел вечность самого себя…
В этих кедах не касаешься земли, в них ты лёгок и доверчив, открыт и прост, ты и участник, ты и наблюдатель, едва-едва, на высоте одного сантиметра они над землёй… Найди их. Сдуй пыль. Не удивляйся детскости их размера. Они волшебные. Пошевели на прощанье пальцами, вздохни и надевай… Пора стать живым. И услышать, как бьётся сердце…
